обо мне  |
|
|
 |
ИСТОРИЯ ЦИРКОВОГО ИСКУССТВА ПОЭЗИЯ СТАРОГО ДЕТСКОГО ИСКУССТВА (Цирк Михаила Кузмина) Максимилиан Волошин писал о Михаиле Кузмине: “Когда видишь Кузмина в первый раз, то хочется спросить его: “Скажите откровенно, сколько вам лет?”, но не решишься, боясь получить в ответ: “Две тысячи”. Без сомнения, он молод, и, рассуждая здраво, ему не может быть больше 30 лет, но в его наружности есть нечто столь древнее, что является мысль, не есть ли он одна из египетских мумий, которой каким - то колдовством возвращена жизнь и память...” Безусловно, Волошин, дает в этой характеристике волю своей фантазии, но по масштабам творческой деятельности Михаил Алексеевич Кузмин действительно не вписывается в привычные временные рамки жизни обычного человека. Более всего он известен как талантливый литератор и музыкант, но его творчество не ограничивалось этими сферами. В 1919 году Михаил Алексеевич писал для газеты “Жизнь искусства” литературно - и художественно - критические статьи. При этом, Кузмин проявил себя и в качестве циркового рецензента. Этому мало известному эпизоду из его жизни и посвящается настоящая статья. Еженедельная газета “Жизнь искусства” в те годы имела репутацию солидного искусствоведческого издания. Она находилась в ведении Отдела Театров и Зрелищ Комиссариата Народного Просвещения Союза Коммун Северной Области. Театроведческие статьи для нее писал даже Анатолий Васильевич Луначарский. Как раз по соседству с очередной публикацией наркома просвещения, названной “Из Московских впечатлений”, в субботнем 53 № вечернего выпуска газеты “Жизнь искусства” 4 января 1919 года, напечатана рецензия Михаила Кузмина с кратким и ясным названием “Цирк”. В ней дана взвешенная оценка программе, демонстрировавшейся в ту зиму в петербургском цирке Сципионе Гаэтановича Чинизелли. Уже по положению этого материала в газете можно сделать вывод, что редакция придавала ему важное значение. Обычно сообщения о цирковых представлениях давались на последних страницах или, в лучшем случае, внутри газет. “Цирк” Кузмина занимает среди прочих материалов заметное место. Статья сразу же попадает в поле зрения читателей, так как размещается на правой стороне первой страницы в виде колонки от “шапки” до нижнего края публикаций с небольшим переносом на вторую страницу. (Кстати, отмеченная выше статья безусловно авторитетного автора - А. В. Луначарского, начинается на второй и продолжается на третьей странице газеты). Вероятно, коллеги ценили Михаила Алексеевича как циркового рецензента. Для того, чтобы и нам получить представление о его профессиональности в этой сфере обратимся к тексту интересующей нас публикации. “Мне всегда казалось, что цирк менее всякого другого рода зрелищ способен к видоизменениям, и представляет самую традиционную, может быть, атавистическую отрасль сценического искусства”, - так начинает свое рассуждение Кузмин и далее разъясняет избранную им точку зрения. “По природе своей интернациональный, по технике ремесла однообразно - устроенный (арена неукоснительно одинаковая в Чикаго, Казани и Париже), цирк может отличаться только по емкости и внешнему убранству зданий, не более”. В этом он, безусловно прав и мы имеем основания утверждать, что данная статья не была случайной, рецензент не просто писал на первую попавшуюся тему, а хорошо знал рассматриваемый предмет. Причем не только на российском, но и на международном уровне. Нельзя не заметить того, что даже в цирковой рецензии Михаил Алексеевич остается прежде всего выдающимся мастером слова и активно использует эффектные литературные приемы, делая свои рассуждения яркими и оригинальными. Эта тенденция особенно хорошо видна в следующем абзаце его статьи. “Всякие видоизменения, приспособления, демократизации и облагораживания бессильны над этим старым, детским искусством. Конечно, в средневековых цирковых труппах не было велосипедистов и мотористов, но так же ученые собаки угадывали количество и стоимость монет в закрытых кошельках, так жонглировали ножами, глотали горящую паклю, совершали воздушные полеты и наивно острили с робкою смелостью над распоряжениями или личными свойствами у власти стоявших лиц”. “Старым, детским искусством...” Так парадоксально сказать о цирке мог, наверное, только такой загадочный поэт, как Кузмин. Однако, как легко можно понять из текста, Михаил Алексеевич не только “жонглировал словами”, но и демонстрировал незаурядное знание специфики циркового искусства, его прошлого и настоящего. “Протягивая нить” от представлений средневековых циркачей в современный ему мир, Кузмин отмечает, что “Все это донесено до наших дней и едва ли может быть даже изменено, чтобы ни говорили театральные хлопотуны. Хотя мне представлялось довольно ясно, все же настолько была странна мысль о возможности в настоящее время чего - ни будь неизменного, что я не верил успокоительным афишам, где значились ежедневные двойные gala - спектакли, маститая Лиция Чинизелли, традиционные воздушные акробаты, эксцентрики и пр., к чему привык еще с детства”. “Привык еще с детства...” Таким образом, мы узнаем о давнем интересе Кузмина к цирковому искусству, которое, как сам он пишет, было привычно ему с детских лет. Этот интерес, несомненно, сохранялся и в последующие годы. Правда, как и следует ожидать, видение цирка у Михаила Алексеевича оказывается на редкость необычным и даже странным: ...Спине - мороз и мокро, В мозгу пустой кувырк. Бесстыдный черный отрок Плясавит странный цирк... Строки взяты из стихотворения “Колдовство”, написанного Кузминым в мае 1917 года, в цикле поэтических произведений “Виденья”. Сделав это необходимое для более полного понимания мировоззрения Михаила Алексеевича лирическое отступление, вернемся к статье “Цирк”. Продолжая свои рассуждения, рецензент делится с читателями личными впечатлениями и делает это вновь демонстрируя свой неподражаемый литературный талант. “Действительность и оправдала и обманула мои ожидания. Может быть более, чем в любом месте, в цирке заметно изменение состава публики: ни буржуазных семейств с кучей прифранченных в шубках детей, ни воспитанников привилегированных учебных заведений, занимавших барьерные ложи своими шинелями и треуголками, ни юнкеров целыми партиями в вычищенных перчатках, ни приказчиков с их дамами, ни молодцов по верхам, разговаривающих с клоунами, - все это, как метлой, выметено. Коридоры, буфет и зало цирка напоминают теперь скорее всего революционный лагерь, или железнодорожную станцию на одной из бесчисленных теперь границ”. Сколько замечательных наблюдений и любопытнейшей информации! Далее автор с юмором описывает новых поклонников “старого детского искусства”. “Хоть нет “плащей и шпаг”, но “лица полные воинственной отваги” зато встречаются в изобилии, пожирая какие - то химические пирожки из картофеля с сахарином и клюквой и солодовое сырое тесто”. Вслед за шутливым отступлением вновь идет серьезный анализ цирковой программы. Кузмина беспокоит весьма плачевное состояние циркового искусства того времени и, прежде всего, самого основного для арены конного жанра. “Лиция Чинизелли та же, хотя и оделась в какой - то мужской охотничий костюм Екатерины, но лошади так исхудали, что видны все ребра и они едва могут подниматься на щелк бича. Ряд слуг в красных фраках сведен, кажется, к двум или трем блузникам, в конюшни никто не ходит, да и чем кормить балованных животных? Замороженные шуточки насчет “лошадиного питания” и т. п. падают, не долетая до верхов”. Несмотря на иронический и, даже, пессимистический тон отдельных высказываний, следует отметить, что Михаил Алексеевич вовсе не склонен в новом видеть непременно плохое. Он дает объективную оценку цирковой программе. Наряду с негативными, отмечает позитивные черты циркового искусства первых лет советской власти и завершает свою рецензию вполне оптимистическими характеристиками. “Как будто цирк стал неузнаваем, но каким - то случаем застрявшие у нас артисты, вдруг показали номера первоклассные и не по такому глухому для интернационального искусства времени. И воздушные акробаты Икарс, и велосипедист Котке сделали бы честь любому времени и месту. Очень приятен Мильтон, казалось бы слишком интимный для арены. Но оказывается, что в цирке он гораздо лучше, чем в кабаре, и союзнический диалект не помешал публике оценить тонкого и веселого артиста”. Таким комплиментом завершается рассматриваемый нами текст. Под рецензией подпись - М. Кузмин. Завершая свою статью, Кузмин выделяет основу представления цирка Чинизелли в начале 1919 года. Отмеченный рецензентом воздушный полет, исполнявшийся труппой Икар, был аттракционом, то есть главным номером программы. В состав этой труппы входили четыре артиста: три вольтижера (артисты, исполняющие воздушные трюки) - Головин, Александров, Емельянов и ловитор (тот, кто ловит вольтижеров) Краузе. Сильнейшим из вольтижеров был Александров (Серж); оттолкнувшись от трапеции он делал полтора сальто в воздухе и приходил ногами в руки к ловитору. Он же делал в воздухе полтора пируэта и переднее сальто с живота. Среди трюков интересен был двойной пассаж - встречный перелет двух гимнастов, из которых один шел с трапеции в руки к ловитору, а другой - из рук ловитора на трапецию. В финале номера Серж делал весьма распространенный и в наши дни трюк - раскачивался на трапеции, а затем резко оттолкнувшись от нее выполнял тройное сальто в воздухе с последующим падением в сетку. Велосипедист Котке демонстрировал в то время так называемый “смертный” номер. Он был рассчитан прежде всего на столичные цирки. В 1918 году Котке выступал в Москве в цирке Никитиных, а в 1919 его номер был включен в программу цирка Чинизелли. По специально установленному скату артист съезжал на велосипеде из - под купола цирка, пролетал вместе со своим транспортным средством над манежем и “приземлялся” на приготовленный в проходе матрац - амортизатор. Отмеченный в рецензии “очень приятный Мильтон” - француз, куплетист - эксцентрик. С 1917 года он стал компаньоном Чинизелли. Мильтон был не плохой артист, но его репертуар, исполняемый к тому же, по определению Кузмина, на “союзническом диалекте” - на французском языке, был далек от запросов новой публики. Новая публика требовала от цирка нового репертуара, и прежде всего злободневной клоунады, а здесь Сципионе Чинизелли дать ничего не мог. То, что происходило в революционном Петрограде, было недоступно пониманию ни Сципионе, ни его жены Люции, “госпожи директора”, как ее именовали на афишах. Чинизелли принадлежали к крупнейшим петербургским богачам. По вечерам в дни представлений Сципионе по - прежнему выходил на манеж, демонстрируя публике шестерку или восьмерку лошадей. Лиция Чинизелли тоже участвовала в конных выступлениях - этот факт отражен в рассматриваемой нами рецензии, но обстоятельства складывались так, что знаменитые цирковые артисты вскоре оказались вынужденными покинуть Россию. Статья Кузмина особо ценна еще и тем, что в ней рассматривается интересный, мало исследованный период истории Петербургского - Петроградского цирка, с XIX века более известного как цирк Чинизелли. Цирк, построенный Гаэтано Чинизелли, был открыт 26 декабря 1877 года. Это был первый каменный цирк в Петербурге. Известный историк и теоретик циркового искусства Е. М. Кузнецов писал, что название “Цирк Чинизелли” на долгие годы стало синонимом цирка, по крайней мере в Петербурге. Гаэтано Чинизелли, как и занявший пост директора после смерти отца старший сын Андреа, а затем средний - Сципионе во всем старались подчеркнуть “столичный” характер своего предприятия. Программы комплектовались из лучших артистов, главным образом иностранных. 1 января 1916 года истек срок договора на аренду цирка, который еще Гаэтано Чинизелли заключил на 40 лет. Здание на Фонтанке должно было перейти в собственность города, но Сципионе Чинизелли договорился о продлении аренды еще на 10 лет. Он никак не мог предполагать, что не пройдет и двух лет, как власть в стране перейдет в руки большевиков. Тем не менее это произошло. Прежнюю фешенебельную публику сменило простонародье. В ложи и партер спустились зрители верхних ярусов. Эти изменения тоже отмечены Михаилом Алексеевичем. Он работал над своей статьей в январе, а 26 августа того же 1919 года В. И. Лениным был подписан декрет “Об объединении театрального дела”, в соответствии с которым цирки национализировались. Вскоре в Петроградском цирке появились новые хозяева. Чинизелли пришлось уехать за границу. Продолжавшаяся много лет связь этой старинной цирковой семьи с Россией оборвалась, но вычеркнуть ее из истории российского цирка нельзя. Свой вклад в написание этой истории внес и Михаил Алексеевич Кузмин. Вскоре после отмеченных выше событий - 29 сентября 1920 года, произнося юбилейное приветствие Кузмину Александр Блок сказал: “В вашем лице мы хотим сохранить не цивилизацию, которой в России, в сущности, еще и не было и когда еще будет, а нечто от русской культуры, которая была есть и будет”. Действительно, Кузмин был уникальной фигурой в русской культуре XIX - XX века. Он не был простым и ясным человеком. Не был велик и трагичен, но был удивительно своеобразен. И это его своеобразие очаровывало и будет очаровывать всех тех, кто знает его как поэта, музыканта, критика и циркового рецензента. © Евгений ШИНКАРЕНКО. 
|
|
  
   |
